Примерно то же можно сказать о дереализационно- деперсонализационных переживаниях. В классическом варианте этот синдром предполагает страдание пациента, потребность поделиться своими переживаниями, найти понимание и помощь. Необычные и тягостные ощущения, невозможность описать их простыми словами вынуждают больных прибегать к сложным метафорам и сравнениям, производящим на первый взгляд впечатление вычурности, что может быть истолковано неопытным врачом как шизофренический бред. Склонность к рефлексии, опасение, иногда оправданное, что врач может не понять его состояния, заставляют больного многократно повторять в разных выражениях одну и ту же мысль, подыскивая все новые сравнения. Это многословие при формальном подходе к диагностике расценивается нередко как шизофреническое резонерство. Пациент с деперсонализацией (а это обычно душевно тонкие, сложные личности) улавливает снижение к себе профессионального интереса «определившегося с диагнозом» доктора. За этим может последовать разочарование и реальная потеря контакта с лечащим врачом. В описаниях деперсонализации при шизофрении доминируют не утрата чувственного компонента, а отчуждение и автоматизация психических актов, приближающиеся к синдрому психического автоматизма. Новизна телесных ощущений не столько в снижении интенсивности или даже утрате ощущений, сколько в их необычности, а перемены в окружающем, как правило, касаются не столько облика внешнего мира, сколько странности происходящего. Диагностическая оценка любой симптоматики, в том числе навязчивостей и деперсонализации, обязательно должна учитывать контекст, в котором эта симптоматика выступает.
Возникает естественный вопрос: в какой мере психопатологический феномен может изменяться при различных психических расстройствах и правомерно ли использование его привычного названия, если, выступая в рамках конкретного психического заболевания, он утрачивает свои корневые свойства? Как быть? Можно исходить из того, что опора на определение симптома, данное при его описании, непродуктивна, поскольку вынуждает изобретать новые обозначения для в чем-то или внешне похожих на него феноменов. Другая позиция в том, что отказ от следования классическим определениям ведет к утрате диагностических опор в принципе и не способствует конструктивному диалогу между специалистами.
Психические заболевания отнюдь не являются дисгармоническими хаотическими структурами. Психоз — это гармоническое образование, в котором стержневая и факультативная симптоматика представлена в единстве и находится в родственных отношениях. Аутизм не сочетается с расстройствами памяти, витальной депрессии не свойственны идеи величия, анэтическая личность не будет терзаться идеями виновности. Психозы, и в том числе шизофрения, — это, в основном, генетически детерминированные и организованные устойчивые системы, вполне самодостаточные и закрытые для чуждой, не свойственной им симптоматики. Возникновение, симптоматика и характер течения психозов запрограммированы, подчиняются внутренним закономерностям, а связь с окружающей реальностью ограничивается не более чем сюжетной канвой.
Поскольку настоящие навязчивости и деперсонализация предполагают сохранность ядра личности, то остается принять, что для шизофрении эти симптомы — «далекие родственники». В противном случае нужно пересматривать саму концепцию шизофрении как болезни, тотально поражающей личность и не оставляющей возможности подняться над психозом, отщепить психические расстройства и критически их осмыслить. В связи с тем, что для возникновения навязчивостей и деперсонализации необходима способность пациента к рефлексии, самонаблюдению и самоотчету, тем более мала вероятность их появления у детей.